Обзор конференции «Состояние социальной сферы в России.Гендерный аспект бедности».
23 – 24 сентября в Москве проходила конференция «Состояние социальной сферы в России. Гендерные аспекты бедности». В конференции принимали участие представители профсоюзов и социальных движений, журналисты, социальные активисты, учителя, врачи, преподаватели вузов. Конференция была организована Институтом глобализации и социальных движений (ИГСО) и профсоюзом «Учитель» в рамках выполнения проекта «Формирование эффективных моделей разрешения социально-трудовых конфликтов основе мониторинга и анализа конфликтогенных и кризисных ситуаций в сфере социально-трудовых отношений путем обучения лидеров и активистов профсоюзных организаций и социальных движений», направленного на разработку механизмов по преодолению и предотвращению ситуаций, снижающих уровень социально-экономической защищенности наемных работников, повышающих долю малоимущих наемных работников и усугубляющих их положение».
24 сентября
Первую дискуссию «Реформы социальной сферы в современной России: содержание, последствия и практика сопротивления» вела Анна Очкина (ИГСО, Пенза). Она отметила, что в сегодняшней России гендерная специфика бедности определяется во многом состоянием социальной сферы. Существует объективно большая зависимость женщин от социального государства, которая в России усугубляется еще и феминизацией занятости в большинстве секторов социальной сферы – в образовании, медицине (особенно на среднем и низовом квалификационном уровне), социальной защите. Именно поэтому ситуация в социальной сфере непосредственно влияет на социально-экономическое положение женщин, и ухудшение этой ситуации, прежде всего, бьет именно по женщинам. Поэтому конференция, как объяснила А. Очкина, сосредоточится на проблемах социальной сферы и на проблемах низового активизма, направленного на ее спасение.
Заседание открыл Борис Кагарлицкий (директор ИГСО, Москва) со вступительным словом «Как социальные права превращаются в социальные услуги и что из этого следует?» Он отметил, что социально-экономическая политика российского государства сегодня формируется под влиянием двух разнонаправленных, но одинаково разрушительных процессов. Во-первых, объекты социальной сферы приватизируются, а там, где приватизация невозможна, происходит коммерциализация, социальные права в сфере здравоохранения, образования, культуры превращаются в социальные услуги. А потребление услуг уже должно регулироваться рынком, а не объективной общественной потребностью.
Реформы социальной сферы в России подаются как подготовка для вступления России в ВТО. В правилах этой организации – запрет на субсидирование социальных услуг. Страна может иметь сектор бесплатного, например, образования, бесплатной медицины, но дотировать билеты в общественном транспорте страна не может. ВТО требует открытия сектора общественных услуг для «честной конкуренции». Такая политика неизбежно вступает в противоречие с внутренней сущностью и самим назначением социальной сферы. Образование, наука, культура, здравоохранение и т.п. – отрасли принципиально нерыночные, поэтому заведомо обречено на неудачу стремление выжать из социальной сферы некие измеримые результаты, признанные рынком. Уровень образования, культуры, социального благополучия и здоровья определяет структуру и содержание мотивации поведения людей, систему социальных ценностей и идеалов и, следовательно, социальные типы и модели поведения, доминирующие в обществе. Вложение в социальную сферу, таким образом, есть вложение в действительное развитие общества, понимаемое как развитие человеческих способностей и удовлетворение потребностей в творчестве, созидании, реализации принципов справедливости. Рынок таких потребностей по определению увидеть не может, поскольку такие потребности не могут принять вид платежеспособного спроса или стать предметом частнособственнических интересов.
Второй негативный процесс в российской социальной политике – перераспределение государственных средств между общественным и частным сектором. Государство спасало обанкротившиеся во время кризиса частные компании и банки. Средства были возвращены государству, но спустя год-полтора, когда деньги существенно обесценились. Частные компании, подчеркнул Б. Кагарлицкий, могут давить на государство, выбивая субсидии и правовые льготы. Частный капитал имеет мощное лобби в законодательных органах, отрасли социальной сферы такого лобби не имеют, в их развитии заинтересованы только граждане России, и только их давление на власть может приостанавливать коммерциализацию и приватизацию или, хотя бы, или корректировать реформы. Самые яркие примеры сегодня – сопротивление против введения ФГОС для средней школы, протесты против закона ФЗ-83. Именно этот закон является правовой основой для всего, что происходит сегодня у нас с социальной сферой. Он законодательно оформляет коммерциализацию образования, здравоохранения и т.п. Население, однако, не готово платить полностью за услуги социальной сферы, оно готово доплачивать за часть услуг или за их особое качество и своевременность. ФЗ-83, таким образом, противоречит базовым интересам большинства российского общества. Недовольство, при этом, зреет и среди низового чиновничества. Это не принципиальный протест, а растерянность, раздражение из-за невозможности выполнять противоречивые указания.
В основу реформ социальной сферы положено представление о ней как о нагрузке на экономику. Именно поэтому правительство стремится максимально сократить принципиально нерыночный сектор, например, социальную помощь, ограничив ее так называемой «адресной помощью». Остальные же сектора подлежат коммерциализации. При этом складывается трагикомичная ситуация, когда развал социальной сферы, снижение эффективности ее работы происходит на фоне роста финансовых вложений, коммерциализация социальной сферы приводит к росту ее бюрократизации. Проблема здесь в направлении финансовых вложений и условиях их предоставления со стороны государства. Государство готово, хоть и ограниченно, вкладываться оборудование, в технику, но не в людей. Закупить компьютеры, построить спортзалы – об этом еще можно говорить, но повысить заработную плату врачам и учителям или, тем более, пересмотреть сами принципы заработной платы врачам и учителям – это ни в коем случае.
Кроме того, значительная часть государственных денег вкладывается в разрушительные для социальной сферы мероприятия. Так, печально знаменитый ФГОС для старшей школы стоил один миллиард рублей, огромные деньги вложены в мероприятия, связанные с переходом на двухуровневую систему высшего образования и т.п. Но даже если государство и готово выделять какие-то средства на образование, науку, медицину и т.п., ему нужны формальные основания финансирования учреждений в этих сферах. Введения системы этих формальных показателей приводит к чудовищной бюрократизации социальной сферы, что еще больше снижает эффективность ее деятельности и эффективность финансовых вложений. В результате у неолиберального правительства появляются новые аргументы в пользу новых реформ, которые опять же производятся по той же разрушительной логике. В этих условиях единственный способ сохранить социальные права, необходимые для нормального воспроизводства и развития общества, это упорное сопротивление снизу, со стороны людей, непосредственно заинтересованных в качественном образовании, в хорошей медицине, в сильной науке и т.п. Первичная цель этого низового сопротивления – остановка разрушительных реформ, консервация ситуации. Только после этого возможно формулирование конструктивной альтернативы реформам, альтернативной концепции развития социальной сферы в соответствии с потребностями общества.
Анна Очкина отметила, массовости протестов против реформы высшей школы, например, мешает ее бюрократическая форма. Работники вузов повязаны отчетами, которые они не успевают готовить, инструкциями, которые они не способны по объективным причинам выполнить. Результатом становится тотальная зависимость работников вузов от милости начальства, так как практически все виновны в тех или иных нарушениях. Неплохие результаты с точки зрения сдерживания массовых протестов дает тактика правительства подавать все решения, имеющие принципиальное социально-политическое значение (сокращение педагогических вузов, например), как чисто технические. Запутанность указаний, бюрократическая форма трансформации вузовской системы мешает пониманию населением социальных последствий реформ. Кроме того, эти последствия пока не затрагивают критическую массу людей, необходимую для солидарного и результативного протеста. Именно поэтому реформа, а, точнее, разрушение высшей школы в России осуществляется успешнее, чем в других секторах социальной сферы.
Карин Клеман (директор Института Коллективного действия (ИКД), Москва) выступила с сообщением «Опыт взаимодействия активистов и координации профсоюзных и социальных движений сегодня в России». К. Клеман напомнила об успехах выступлений 2005 года против закона о монетизации льгот. Тогда, пусть не во всем, но власть отступила. Главная причина успеха – массовость выступлений, обеспеченная солидарностью, которая первое время поддерживалась стихийно. Затем были созданы коалиции, координационные советы. Но уже тогда проявилась главная слабость таких коалиций – их неустойчивость. Достигнув локального успеха или, напротив, натолкнувшись на непреодолимые препятствия, коалиции распадались.
Карин Клеман подробно остановилась на опыте массовых социальных протестов в Калининграде в 2009 – 2010 годах. Она отметила, что, помимо субъективных проблем, связанных с неготовностью некоторых лидеров стихийно сложившейся коалиции к своей роли, был и ряд объективных проблем. Прежде всего, договоренности о проведении митингов, о совместных акциях и т.п. не были ничем подкреплены, не были конкретизированы, не была распределена ответственность и роли участников коалиции и организаторов акций. В условиях давления администрации устных договоренностей оказалось недостаточно, ответственность оказалась непосильной. Это был один из главных уроков работы подобных коалиций. Необходимо еще в самом начале структурировать взаимодействие на более надежной основе, чем личная ответственность и личного участия.
Массовость движения, его успех, отметила Карин Клеман, становится в то же время вызовом для лидеров. С одной стороны, ожидание массового участия в митинге или демонстрации становится дополнительным стимулом для людей принять участия в акции. Возникает цепная реакция, которая становится проблемой для лидеров: что сказать собравшимся, как сорганизовать эту массу людей, что ответить на их ожидания. В Калининграде сказалось фатальное отсутствие опыта, большинство инициаторов испугались ответственности. Возник острые вопрос о формулировании требований, просто отставки губернатора оказалось недостаточной, с определенного момента развития ситуации эта отставка была уже предрешена, все участники протестов это хорошо понимали. Но в коалиции даже не обсуждался вопрос о формулировании содержательных, систематизированных требований, о формулировании конструктивной альтернативы социальной политике в регионе.
Еще один момент слабости социальных протестов – обособленность профсоюзов, их неготовность активно работать с социальными движениями. Это ослабляет и социальные движения, и сами профсоюзы. Официальные профсоюзы (ФНПР) прикормлены властью, играют по ее правилам, а свободные профсоюзы или слабы, или не видят общность своих задач и задач социальных движений. Тем временем сегодня многие острые проблемы, связанные с социально-экономическим положением наемных работников, е имеют локального решения – на одном предприятии или в одной отрасли. Необходимо системное решение проблем в регионе и стране. А для этого нужно низовая солидарность, совместная деятельность социальных движений и профсоюзов.
Карин Клеман отметила положительный опыт работы коалиций социальных движений. Во-первых, появилось много лидеров регионального уровня. Они приобрели организационный и политический опыт, многие из них стали депутатами местных законодательных органов. Во-вторых, люди приобрели ценнейший социальный опыт солидарности, поняли возможности массовых протестов, осознали уязвимость власти перед солидарными выступлениями. И, в-третьих, появились относительно устойчивые тенденции развития горизонтальных связей, информационного обмена, координации деятельности и т.п. Отрицательным моментом в развитии коалиций социальных движений является отсутствие организации, неустойчивость коалиции, нечеткое распределение внутри нее ответственности и функций. Большой проблемой является выстраивание коалиции вокруг одного лидера. В этом случае вся ее деятельность оказывается зависимой от решений и действий одного человека. Но это случается нередко, так как все-таки количество лидеров еще невелико, социальная активность, несмотря на позитивные тенденции, в российском обществе еще невысока.
Опыт анализа деятельности региональных коалиций позволяет сделать следующие выводы.
Во-первых, коалиции необходима структура, необходимо внутренне распределение ответственности, полномочий, функций. Необходима хотя бы минимальная формализация взаимодействия, не убивающая творческую инициативу и самодеятельность, но позволяющая коалиции существовать в качестве относительно устойчивой структуры, позволяет ей воспроизводиться относительно независимо от субъективных особенностей и обстоятельств участников.
Во-вторых, региональная коалиция сильная силой рядовых ячеек, эффективностью входящих в нее организаций. Нельзя вступать в коалиции и действовать в ней в ущерб собственной организации, отказываясь от базовых целей своей организации. Это неминуемо ведет к развалу коалиции, так как ослабляет ее составные элементы, лишает организации, входящие в коалицию, самого смыла их существования.
И, в-третьих, коалициям необходим целостный социальный проект. Этот проект должен быть шире, чем конкретные требования отдельных организаций и коалиции в целом. Именно такой проект обеспечит устойчивость и целостность коалиции. Наличие интегральной цели будет способствовать сплочению организаций и людей, входящих в коалицию, стратегическая направленность проекта позволит коалиции сохраняться и после достижения локальных успехов, позволит ей выдерживать отдельные неудачи.
Ольга Мирясова (ИКД, Москва) выступала на тему «Как детские сады в России становятся политическим вопросом». Она рассказала о том, как развивалось движение в защиту детских садов, против уплотнения групп, закрытия детских садов и т.п. Главной проблемой таких движений, по словам О. Мирясовой, стало то, что они объединяли группы с различными, а порой и противоположными интересами. Малообеспеченные родители были заинтересованы в том, чтобы сохранялись бесплатное дошкольное образование, родители с относительно высоким достатком готовы были доплачивать за комфорт в детском саду, более качественный присмотр и обучение детей. Серьезной проблемой развития движения стало отсутствие опыта, в том числе и юридического, у его участников, отсутствие времени. Трудно складывались отношения внутри движения, ощущался дефицит доверия, отсутствие готовности к постоянной работе, низкий уровень активности и активизма. Именно поэтому городские коалиции, возникающие вокруг проблемы детских садов, довольно легко распадались. Ольга Мирясова поддержала идею Карин Клеман о том, что таким коалициям для устойчивости и успешной работы нужная более высокая цель, чем сохранение отдельного детского садика. Например. Концепция развития дошкольного образования в целом. Так, необходимо сформулировать свое отношение к сертификатам, которые предлагают выдавать семьям взамен мест в детском саду.
Коснулась О. Мирясова и болезненной для социальных движений проблемы политизации их деятельности. Она отметила, что само понятие политики в нынешнем российском обществе дискредитировано, люди инстинктивно дистанцируются от политики. «Наши разумные требования подводят под политику», – сказала она.
Анна Очкина отметила, что политизация вопросов развития социальной сферы в современной России естественно, так как даже конкретные вопросы функционирования дошкольного, школьного или высшего образования, здравоохранения не решаются без изменения социальной политики государства. Поэтому любой, даже частный вопрос о состоянии социальной сферы сегодня – вопрос о действиях государства, следовательно, вопрос политический. Вместе с тем участие политических партий чаще всего превращает любой социальный протест в постановочное шоу, и он постепенно сходит на нет. Политизация вопросов развития социальной сферы – объективный процесс, а не политическая игра.
Из зала возразили против категоричности такого заявления, настаивая на том, что нередко вмешательство отдельных представителей политических партий (называли КПРФ и «Единую Россию») помогает положительно решать многие вопросы, связанные с работой школ, больниц, домов культуры и т.п.
Борис Кагарлицкий ответил, что тактически политические партии могут помочь, но стратегически они не могут эффективно поддерживать социальные движения из-за своих собственных внутренних противоречий.
Ольга Мирясова, однако, подчеркнула, что социальные движения дистанцируются от политических партий, их лидеры избегают политических заявлений.
Основным ресурсом движения является сайт, вокруг которого происходит мобилизация людей, который является информационным порталом и средством координации действий.
О. Мирясова отметила, что социальные движения сегодня нуждаются в некоторой адекватной политизации, без политических игр и спекуляции, но с преданием задачам социальных движений, их сопротивлению общенационального, общественно значимого смысла. Так, например, Российское движение за доступное образование (РДДО) критикует региональные администрации за нецелевое использование бюджетных средств. Это уже социально-политические заявления.
Задачей движения является также мобилизация работников дошкольного образования на борьбу за достойную заработную плату, за достойные условия труда, за уважение общества. Это задача пока не решается, воспитатели детских садов чувствуют свою зависимость от администрации, не верят в свои силы, не верят в поддержку общества.
Ольга Мирясова отметила, что сегодня объективно существуют все условия для развития и укрепления движения за нормальное дошкольное образование. Но необходима общая конструктивная программа, в рамках которой можно сформулировать ответы на многие актуальные сейчас вопросы. Уточнить свою позицию, определиться, за какое дошкольное образование стоит бороться.
Руслан Ткаченко (РОО «Московский городской родительский комитет», Ассоциация родительских комитетов и сообществ, Москва) отметил, что политические партии, в частности, КПРФ, помогают, проводят нужные поправки. Граждане могут сами организовываться, создавать свое лобби в законодательных структурах. Он поделился свои опытом создания родительского движения, отмечая трудности в его создании и развитии как типичные для социальных движений вообще.
Во-первых, непрофессионализм участников, отсутствие активистского и политического опыта, необходимых знаний, особенно юридических. Во-вторых, отсутствие сплоченности и солидарности в движении. Участники порой руководствуются разными идеологиями, что затрудняет процесс консолидации. В-третьих, остро стоит проблема ресурсного обеспечения движения и его массовости.
Андрей Демидов (ИКД, профсоюз «Учитель», КТР, Москва) выступил с сообщением «Опыт организации и работы профсоюза в сфере образования. Специфика проблем и проблема специфики». Он отметил, что попадание проблемы в программы политической партии не является решением этой проблемы. Необходима упорная борьба за реализацию своих требований, постоянная работа, для которой нужна организация внутри самой социальной сферы, профсоюзная организация. Сегодня социальная сфера является белым пятном на профсоюзной карте. Официальные профсоюзы, входящие в ФНПР, свои функции не выполняют, это марионеточные организации, неспособные решать реальные проблемы. Реальные, свободные профсоюзы, и в промышленности, и в других отраслях охватывают незначительную часть работников, в социальной сфере их представительство ничтожно. Почему бюджетники так тяжело объединяются в профсоюзы? Прежде всего, подчеркнул Андрей Демидов, работникам этих сфер не хватает самоуважения. У них чрезвычайно низкая самооценка, они сами не верят в свою нужность обществу. А между тем пока кредит доверия со стороны общества к ним велик, это нужно использовать как мощный ресурс. Во-вторых, не хватает оперативности в решении острых вопросов, координации между различными учреждениями, секторами и регионами. В-третьих, работодателем в бюджетной сфере является государство, что обусловливает неизбежную политизацию любого трудового конфликта в этой сфере. Но и это нужно использовать в свою пользу в профсоюзном строительстве, в борьбе за свои права, решая не отдельные вопросы, а объясняясь с государством по поводу того, сколько оно готово тратить на образование своих граждан.
Сегодня активность людей стимулируется инициативами правительства, которые ухудшают условия труда, усложняют решения профессиональных задач. Это, прежде всего, введение новой системы оплаты труда (НСОТ), закрытие и слияние школ и других образовательных учреждений.
Андрей Демидов отметил, что профсоюз не всегда эффективен в кризисной ситуации. Создание и развитие профсоюза – это напряженная, ежедневная, но неспешная работа. Острые проблемы требуют более широких коалиций, оперативных действий. Сегодня перед профсоюзами в социальной сфере стоят две основные задачи. Во-первых, наращивание численности и организация повседневной работы. Во-вторых, налаживание диалога с региональной властью. Так, необходимо провести акцию 7 октября, в День борьбы за достойный труд.
Виктор Сафонов (РДДО, Томск) сделал сообщение на тему «Опыт организации и работы социальных движений на примере РДДО». Он отметил, что движение началось с конкретной борьбы с чиновниками против закрытия детских садов, за право конкретных детей на дошкольное образование. В суде отстаивалось право ребенка на дошкольное образование. Первое решение суда было положительным, однако кассационные суды движение проигрывало. По мере развития событий складывалось движение, за год было проведено семь акций, в том числе и голодовки, в последней участвовало больше 50 человек, акции широко освещались в прессе. К деятельности движения было привлечено внимание СМИ, но освещение событий журналистами было часто тенденциозным, содержание репортажей выдавало заказной характер материала, влияние властей. Однако давление на движение со стороны власти и СМИ только усиливало сплоченность движения, особенно актива. Главное, чего добились участники движения – вывод проблемы на федеральный уровень, привлечение внимания к ней федеральной власти. Однако до эффективного решения проблемы еще далеко. Мало того, что обещанных 9 млрд. рублей не хватит на возрождение и развитие системы дошкольного образования, так 8 млрд. – это кредиты частным компаниям под инвестиционные контракты. Компании, разумеется, заинтересованы в строительстве коммерческих объектов.
Таким образом, до решения проблемы еще очень далеко, но движение создано, оно работает, оно способно решать частные вопросы, и его существование удерживает внимание общества на проблеме дошкольного образования, сдерживает произвол власти в этой сфере.
Ирина Герасимова (Центр Социально-трудовых Прав (ЦСТП), Москва) выступила с докладом на тему: «Дискриминация женщин в трудовых отношениях: законодательство, типичные случаи, поиски решения». Она отметила, что существует антидискриминационное законодательство, но оно, как правило, не работает. Чаще всего нарушение трудовых прав женщины провоцируются ее беременностью или материнством. Типичные случаи: а) отказ в приеме на работу беременной женщине или женщине, имеющей маленьких детей; б) увольнение из-за беременности; в) невыплата пособий по беременности и родам.
Нередки сегодня ситуации, когда перечисленные действия не являются нарушениями согласно действующему законодательству. Проблема в том, что при существующей системе выплаты пособий добросовестный работодатель может попасть впросак, выплатив женщине причитающееся пособие. Дело в том, что по существующему законодательству пособие платит работодатель, а потом Фонд социального страхования (ФСС) компенсирует ему эту сумму. Но бывают случаи отказа в компенсации со стороны ФСС. Так, Ирина Герасимова привела случаи, когда работодатель нанимал на работу беременную женщину, выплачивал ей пособие по беременности и родам и не получал компенсацию от ФСС. И работодателя, и женщину обвиняли в этом случае в «злоупотреблении правом» и компенсации было отказано судом.
Типичной также является ситуация с созданием нового юридического лица, которое формально не является приемником старого, продолжающего работать. Однако вся работа и все деньги уходят в новую фирму, туда же переводится большая часть работников. Те же работники, в том числе женщины с детьми, невыгодные работодателю из-за своей «социальной загруженности», в новое юридическое лицо не переводятся. Как правило, суд не признает в таких случаях дискриминацию, так как в решениях о переводе не указываются причины, связанные с полом и семейным положением работников.
Типичным также является вычеркивание из списка на поощрение беременных женщин. Суд и в этих случаях не усматривает дискриминации, ссылаясь на то, что поощрение работника – право, а не обязанность работодателя.
Ирина Герасимова отметила неэффективность ситуации, при которой существует двухступенчатый порядок выплаты пособий по беременности и родам: сначала платит работодатель, потом ему компенсирует ФСС. При таком порядке права женщин сплошь и рядом нарушаются, причем безнаказанно, проблема не решается и в судебном порядке. Есть возможность обратиться прямо в ФСС, но это требует множества бумаг, которые не всегда легко собрать. Сейчас запускается пилотный проект, при котором выплаты будут производиться напрямую через ФСС, с 2014 года планируется его распространение по стране.
25 сентября
Состоялась свободная дискуссия на тему «Достойная заработная плата в социальной сфере как необходимое условие обеспечения прав женщин».
Дискуссию вели Борис Кагарлицкий, Всеволод Луховицкий (Профсоюз «Учитель», Москва) и Андрей Демидов.
Всеволод Луховицкий начал свое выступление с утверждения, что значительная часть учителей работает не за зарплату. Так, для многих женщин-преподавателей решающее значение для формирования семейного бюджета имеет зарплата мужа. Есть много совместителей, любящих преподавания, но получающих основной доход с другой работы. В конце концов, есть люди, живущие с огорода и работающие для статуса и из удовольствия. Именно поэтому проблема заработной платы в образовании все никак не набирает критической массы недовольных.
В 1990-е годы зарплаты были мизерными, но была свобода. Были сняты различные ограничения на выбор программ и учебников, отчетность была сведена к минимуму. В 2000-е начали повышать зарплату, но стали отнимать свободу. Первое время, правда, такое сокращение свободы воспринималось как «наведение порядка», пока требования не стали все жестче и абсурднее. После 2007 года у учителей не стало ни зарплаты, ни свободы. Ситуация ухудшается по обеим линиям: заработная плата перестает удовлетворять и минимальные потребности, работать добросовестно становится все труднее и труднее, живое общение с учениками, составляющее прелесть этой деятельности, уходит. Это вызывает недовольство. Но осталось впечатление о том, что в индивидуальном порядке можно достичь материального успеха, не обращая внимания на других. Именно на это ориентирована и вся пропаганда. Власти стремятся усилить расслоение, разобщить учителей, противопоставить их родителям.
Анна Очкина отметила, что похожие тенденции развиваются и высшей школе. Пропаганда создает образ преподавателя-взяточника, чтобы вызвать неприязнь общества. Она рассказал в частности, что в Пензенской области распространялись властью среди студентов брошюры, где объяснялось, что если требования на экзаменах высокие, значит, скорее всего, преподаватель вымогает взятки. Обществу объясняют, что педагогическая работа не требует профессионализма. Проблема в том, что общество долго не понимало механизм реформ, возможные последствия частных решений. Так, большинство населения не видело проблему в ЕГЭ, пока систему не ввели на практике. Иными словами, пока не стало слишком поздно. Другой вопрос, что общество понемногу начинает понимать происходящее. По крайней мере, возникает острое недоверие к любой инициативе правительства в социальной сфере.
Надо понимать, что вопрос о зарплате это вопрос о стоимости воспроизводства рабочей силы определенной квалификации. Это вопрос сохранения профессионализма, а не только удовлетворения личных потребностей. Учитель должен книги покупать, в театр ходить и музыку слушать для того, чтобы стать и оставаться полноценно развитой личностью, умеющей учить и имеющей на это моральное и интеллектуальное право. Сейчас многие смирились с низкой зарплатой, но возмущает идиотское бюрократическое давление, делающее невозможной нормальную работу, лишающее всякую деятельность в образовании смысла и привлекательности. В 1990-е годы действительно возможности свободы ценили. А сейчас давление хуже, чем в СССР. Бюрократические требования сегодня не идеологические, а бессистемно формальные, с ними даже спорить трудно, не всегда можно понять их логику. Кроме того, указания часто противоречат друг другу, что делает невозможным их выполнение. А невыполнение автоматически делает всех работников образовательного учреждения уязвимыми для атаки со стороны администрации.
Из зала: ГорРОНО нам уже не только не помогает работать, а прямо мешает.
Анна Очкина. Отметила также, что в вопросе о заработной плате в бюджетной сфере раздражает неискренность власти, региональной и федеральной. Они манипулируют средними цифрами, значительно искажая реальную ситуацию с заработной платой.
Ирина Дроздова (Омск). Посмотрим на средние цифры, которые нам дают. Средняя зарплата учителя в области официально 17 тысяч с лишним. Между тем у нас базовая ставка 4830 рублей. Разумеется, есть «стимулирующие» доплаты, но они незначительны. В районной газете Омской области сообщается, что зарплату повысили на 6%. Представляете себе, какие это суммы при нашем уровне зарплат? Сельские учителя нищенствуют даже после прибавок. Я задавала Сергею Миронову вопрос о зарплатах, а политики из «Справедливой России» в ответ мне предлагают баллотироваться в законодательное собрание. Я же не о месте в списке спрашивала, а про зарплаты. Учителя у нас проводят голодовки. Мы используем предвыборную кампанию, но с единственной целью — привлечь внимание к проблеме.
Всеволод Луховицкий. Постоянно голодовки устраивают, а на забастовку не выходят. Почему мы так боимся забастовки, это же наиболее эффективная форма борьбы.
Борис Кагарлицкий. Я лично противник голодовок, зачем же себя мучить. Нужно тщательно продумывать свое поведение во время акции протеста. Каждого можно запугать индивидуально, поэтому не нужно соглашаться на встречу с администрацией один на один, поэтому нужна массовость. Должно быть ясно — всех не уволишь.
Наталья Щербатенко (МПРО «Учитель», Невинномысск, Ставропольский край). Я сама не бастовала, но мне рассказывали. Стачка потерпела поражение и теперь люди не решаются.
Анна Очкина обратила внимание на специфику провинциальной ситуации. Человеку порой трудно устроиться по специальности, если он потерял работу, особенно если он потерял ее из-за активного участия в трудовом конфликте.
Надежда Селиверстова (Профсоюз «Учитель», Ульяновск). Наша школа боролась против решения о предстоящем закрытии. Школу хотели превратить в гостиницу для гастарбайтеров. Директор школы отказался подписать акт о ликвидации. Надо было директора уволить, что и было сделано, но тут учителя организовали коллективную голодовку. К нам присоединилась другая школа. Провели собрание, где было более 500 человек. В акции участвовать решило 50 человек, но потом начали запугивать. Ходили по домам, давили на мужей, детей. Осталось 36 человек. Через неделю к нам пришли представители власти. Микрорайон нас поддержал, горожане были на нашей стороне. Стали присоединяться другие люди к голодовке. Школу отстояли. Стали к нам больше детей направлять. У нас появился авторитет. В другой школе, где директор не поддержал забастовку, по требованию учителей директора сняли.
Ситуация с заработными платами такая. Учительница с доплатами и полставки лаборанта получает базовую ставку 4976 рублей, а суммарные выплаты 7478 рублей. А вот классный руководитель со всеми выплаты после вычета налогов получает 8493 рубля. Но пропаганда говорит — платим мало потому, что учат плохо.
Всеволод Луховицкий. А откуда средние цифры благополучные? Врут?
Надежда Селиверстова. Очень высокие зарплаты директоров. Плюс к нам приписывают чиновников из регионального министерства образования, у которых хорошие зарплаты. В среднем получаются хорошие цифры, а учителя получают копейки.
Елена (Профсоюз «Учитель» Глазов, Удмуртия). Зарплату повышают только тем, кто у доски работает, административным работникам, завучам зарплату не повышают. Мне пришлось в другую школу устроиться, чтобы доплату получить.
Татьяна (Профсоюз «Учитель», Братск). У нас в городе была одна забастовка, людей так запугали, что теперь не решаются. Вы неправы, говоря, что людей нельзя уволить из школы. Да запросто! Что делать? Приходится судиться. Но и суды нам отказывают. Законы постоянно корректируются не в нашу пользу. Политика в области зарплаты построена таким образом, чтобы стравливать людей.
Надежда Селиверстова. Базовый уровень зарплат настолько низок, настолько не соответствует сложности и значимости труда, что и 30% это при наших зарплатах издевательство.
Борис Кагарлицкий. Необходимо изменить саму систему оплаты труда в образовании, базовый подход.
Всеволод Луховицкий. Правильнее — вернуться к старой системе, к единой тарифной сетке (ЕТС). Она вполне нормально работала.
Н. Глебова (Новосибирск). Выгоднее брать меньше нагрузки и работать на стороне. Преподаватели часто вынуждены ездить на большие расстояния, чтобы работать. Никто за дорогу не доплачивает. Моя коллега не выдержала, уволилась. В центре занятости получает 1 тысячу в месяц. И живет лучше, чем раньше — огород есть, она ещё и шьет. Ну, приходится на общественные работы ходить и справки собирать. И всё это, чтобы одну тысячу в месяц получать!
Надежда Селиверстова. Мы вынуждены увеличивать количество часов, чтобы заработать эти копейки. А как же профессиональный рост? Книги, театр? Я сутками в школе живу. А ещё постоянные протоколы, отчеты, пожирающие огромное количество времени — на фоне дефицита времени. За то, что протокол родительского собрания «написан формально», директора оштрафовали на 10 000 рублей при зарплате в 9.800 рублей в месяц. Протоколы, кстати, пишут сами родители. Если вам не нравится, как пишут протоколы, родителей надо этому учить. Где правила?
Всеволод Луховицкий. А если бы директор объяснял родителям, как писать протоколы, его бы обвинили, что он вмешивается в дела родителей. О часах: у нас официальная ставка 18 часов, а на практике — более 30. Если власти считают, что мы работаем мало, пусть честно скажут, пусть повышают нормы. Но эти нормы должны быть обоснованы, и заработная плата должна рассчитываться не из реальной загруженности, которая часто запредельная, а из нормативной.
Анна Очкина. Речь идет о «достойной зарплате», т.е. такой, которая обеспечивает для педагога возможности воспроизводства рабочей силы и профессионального роста. Средняя зарплата учителей должна соответствовать средней зарплате по промышленности.
Всеволод Луховицкий. Есть уже разработанные подсчеты. Исследования есть. Ещё в 2009 году Центр Уровня Жизни дал по своим исследованиям результаты аналогичные нашим подсчетам. В регионе заработная плата учителя должна составлять от 40 до 50 тысяч, в Москве — больше. Но мы сами к этим цифрам относимся как к недостижимой мечте. А главное, как добиваться этого. Неприлично учителю получать меньше. Это надо осознать. То, что бюджеты образования сбросили в регионы, это плохо. Но это и хорошо, потому что есть адресат требований, который ближе, на которого можно воздействовать своей активностью.
Надежда Диас Паскуаль («Движение в защиту детства», Москва). У меня была неудачная попытка организовать стачку. Официальный профсоюз эту попытку пресёк. Теперь о цифрах: 40-50 тысяч сейчас уже мало. Это было нормально до кризиса. Я работала на Кубе, сошлюсь на этот опыт. Там классы по 15 человек, а учитель в советское время получал в три раза больше там, чем здесь. Я в Москве получала на руки 20 тысяч, это для столичной школы нормально. Понимаю, что для коллег из регионов это звучит как огромная сумма. Но у нас ситуация иная. А заметим, что порой дают гранты отдельным педагогам до 100 тысяч в год. Это стыдно — такие гранты, почти без отчета и реальной деятельности, когда в регионах учителя голодают.
Ещё один вопрос — электронные журналы. Их в Москве понемногу вводят. Они отнимают кучу времени. Не только не облегчает это работу, а осложняет. Учителя по русскому уходят из школы потому, что вынуждены давать идиотские контрольные по ЕГЭ. Люди просто не выдерживают, их это унижает, деморализует. Необходимо привлекать внимание не только не к проблеме оплаты труда педагогов, но и к тому, как искажается содержание педагогического труда, как учителям мешают работать под лозунгом повышения эффективности. Сегодня можно смело заявить, что государство уничтожает учителя.
Андрей Демидов сослался на расчеты заработной платы, сделанные Всероссийским Центром Уровня жизни (ВЦУЖ). Он привел также данные, опубликованные в газете «Русский репортер» о заработной плате учителя с пятнадцатилетним стажем в различных странах. Так. В Германии среднемесячная заработная плата учителя с таким стажем будет 148 000 рублей, во Франции – 84 000, а в Индонезии, правда, 6 000, но нужно смотреть цены на продукты и товары первой необходимости в Индонезии.
А. Демидов подчеркнул, что государство создало для борцов за достойную заработную плату в образовании две универсальные ловушки. Первая – все повышения касаются фонда оплаты труда, а не ставки. Обществу рапортуют о невиданном повышении зарплаты учителей, а на деле повышение касается далеко не всех, «застревает» на уровне директоров и районных чиновников от образования, учителя повышают копеечные прибавки к копеечным зарплатам. Вторая ловушка – аттестация. Для того чтобы получить прибавку, учитель должен пройти аттестацию. А реальных критериев часто не существуют, возникает множество формальных поводов объявить аттестацию неудачной, отказав в повышении зарплаты формально совершенно законно.
Он отметил, однако, что возмущение постепенно оформляется в более или менее эффективный протест. Создан и действует профсоюз «Учитель». Например, в Невинномысске сложилась уникальная ситуация, когда учителя массово выходили из ФНПР, численность профсоюза «Учитель» там 7 000 человек при численности населения 110 000. В Глазове, как рассказала Елена , треть депутатов городской Думы – педагоги, есть депутаты врачи. Президент А. А. Волков назвал думу неработающей, потому что она оказалась на стороне населения, а не власти. Е. Масленникова отметила, что в Глазове ФНПР довольно активно работал, был организован красочный массовый митинг под общим лозунгом «Какого ребенка вы хотите?!» участвовали не только учителя, но и врачи, другие бюджетники.
Эдуард Каляманов (МУЗ «Станция Скорой помощи», Иваново) рассказал о ситуации, в которую попали медики его города, когда переход на НСОТ привел к реальному сокращению заработной платы при возросших трудовых нагрузках. Он рассказал, что на 26 сентября намечен митинг, который санкционирован и обещает быть массовым.
Андрей Демидов предложил собравшимся составить письмо с поддержкой митинга.
Алексей Сахнин (Московский Совет солидарных движений, Москва) обратил внимание на то, что все-таки главным для успеха акций протеста является не яркость, а массовость. Яркость – это прекрасно, это привлекает внимание общественности и СМИ, но убеждает власть только массовость.
В заключении Анна Очкина отметила, что разговор сосредоточился на проблемах развития социальной сферы, в частности, образования и здравоохранения, а не на специфических правах и проблемах женщин. И это очень показательно, потому что сегодня в России защита социальных прав, борьба за качественную и доступную социальную сферу, в первую очередь образование и медицину, это и есть защита прав и женщин, и мужчин.
Андрей Демидов подчеркнул, что подобные конференции должны помогать общению, сплочению социальных и профсоюзных движений, координации деятельности. Решимость созревают, все больше людей сознает, что так дальше продолжаться не может. Нужно защищать себя, свой труд и свои права.
Обзор подготовила Анна Очкина, ИГСО