На днях Сергей Косарецкий, директор Центра социально-экономического развития школы Института образования НИУ ВШЭ, прокомментировал корреспонденту «Учительской газеты» итоги последнего исследования TALIS. Читая это интервью, я не могу отделаться от вопроса: в каком качестве выступает Сергей Косарецкий? Может быть, перед нами ученый? Тогда он должен был бы проанализировать имеющиеся данные и предложить свои объяснения.
Или мы слышим правительственного эксперта, разводящего руками и грустно констатирующего: ничего изменить нельзя, правительство пытается помочь, но почему-то ничего не получается. Учитывая роль Института образования в проходящих уже более 20 лет реформах, второй вариант выглядит более правильным.
Итак, о каких важных (с точки зрения учителя) проблемах сказал Сергей Косарецкий?
Во-первых, констатировав, что сокращения отчетной нагрузки не произошло, он никак не объясняет, почему же Министерство просвещения не имеет инструментов для реализации заявленных благих намерений. Можно было бы выдвинуть разные гипотезы и рассмотреть их подробно.
Например (оптимистический вариант), министр Ольга Васильева искренне хочет изменить ситуацию, но у нее нет на это полномочий. Тогда логично было бы ждать от министерства лоббирования законопроекта о внесении в закон «Об образовании» соответствующих поправок.
Пессимистический вариант: всех чиновников устраивает нынешняя ситуация, потому что задавленный отчетностью учитель — очень удобный работник: у него нет времени и сил даже на то, чтобы подумать о своем униженном положении.
Во-вторых, г-н Косарецкий мельком прошелся по различным проектам увеличения зарплаты: «Выдвинуто предложение о связке базовой ставки и минимального размера оплаты труда. Это выглядит более жизнеспособно, чем ранее предлагавшийся законопроект о базовой ставке не ниже двух минимальных размеров оплаты труда. Однако и здесь есть сомнения, что это обсуждение будет иметь эффект…» На основании каких расчетов делает ученый такое заключение? Почему проект, поданный Олегом Смолиным, нежизнеспособен? Вот эксперты Конфедерации труда России, готовившие год назад специальный доклад, считают, что для введения минимальной зарплаты 2 МРОТ за ставку (18 часов в неделю) потребуется увеличить бюджет на образование в целом — на 6,6%, а бюджет школ — на 15 %. Возможно, С.Г. имел в виду иное — что нынешний состав Государственной Думы не примет такого законопроекта, потому что не считает проблемы учительства важными. Поживем — увидим, а пока учителя из разных регионов пишут в Думу письма поддержки законопроекту Смолина.
В-третьих, эксперт очень подробно отвечает на вопрос о «гендерном дисбалансе в профессии учителей». По его мнению, единственная причина, по которой мужчины не идут работать в школу, проста — низкая зарплата. (Можно подумать, что женщин низкая зарплата устраивает.) Но далее он сам говорит, что относительно больше учителей-мужчин в Дагестане, Чечне. Там в самом деле учительская зарплата намного больше, чем в других регионах?
Может быть, дело в том, что в селах и маленьких городах работа в школе — зачастую единственная постоянно оплачиваемая работа, другой просто нет, вот мужчины и хватаются за то, что даст хоть какой-то заработок? А в крупных городах мужчины не идут работать в школу или уходят из нее через 2-3 года потому, что не могут выдержать постоянное давление и унизительные требования, растущие с каждым днем. Кстати, так же поступают и женщины, особенно те, кто может найти себе более уважаемую работу.
В современной российской школе основную нагрузку тянут странные люди среднего возраста, которые, несмотря на все чиновничьи издевательства, хотят учить детей и требуют одного: оставьте нас в покое, дайте возможность работать! Именно они, отвечая на вопросы TALIS, говорят о том, что им нравится работать в школе и они удовлетворены своим трудом.
Многие из них пришли в школу в 90-е годы, потому что им дали свободу преподавания, творчества, поиска, хотя о тогдашних зарплатах вообще смешно говорить. Они создавали авторские школы и оригинальные учебники, воспитывали детей не обращая внимания на то, что официальная педагогическая наука призывала исключительно учить.
Многие смирились с постепенным сокращением академических свобод в начале 2000-х, потому что учителей поманили чуть-чуть выросшей зарплатой. Но сейчас-то нет ни свободы, ни справедливой заплаты.
Что делать? — снова самый актуальный вопрос, потому что все, в том числе и власти, понимают, что времени на исправление ситуации осталось совсем мало. К сожалению, в интервью Сергея Косарецкого я не нашел ни каких-либо оригинальных объяснений, ни тем более — рекомендаций по выходу из кризиса.
Всеволод Луховицкий, сопредседатель профсоюза «Учитель»